Звездная месть - Страница 780

780

– Да заткнись ты! – осек ее Додя Кабан. – Жри давай, тута и жарить-парить не надо, подмякло мясцо, нормальное.

Рядом с жующими на земле тихо бился в идиотически-радостной истерике Доходяга Трезвяк. Пронесло!

Когда старика Злински увезла «скорая помощь», Лот Исхак, измученный и побитый, но державшийся молодцом, подошел к столу. Еще раз откинул тряпье, прикрывавшее трупы. Сделал он это неслучайно – почудилось вдруг легкое, еле приметное шевеление.

И он не ошибся.

Трехногий жирный урод дышал.

Лот закинул голову назад и беззвучно рассмеялся. С этими погаными мутантами не заскучаешь. Ну да ладно. На этот раз он не оплошает. И нечего выжидать. Он прошел в хозблок и принес синие пластиковые ремни – слон не порвет. Примотал трехногого к столу. Затянул узлы. Ошметки, чтобы не раздражали, сгреб в большой чан, что стоял рядом – из них уж, точно, никто не возродится.

– Ну что, свинья, продрыхся? – спросил он жестко, глядя в рожу выродку. – Сейчас ты у меня очухаешься.

Он поднес баночку с нашатырем к уродливому широченному носу инвалида, плеснул в ноздри.

Ничто не изменилось в лице лежащего. Лишь медленно поползли вверх мясистые, синюшные веки. Лот вздрогнул – все же это был труп, форменный разложившийся местами труп, навык и знания своего дела не могли подвести его.

– А ты у меня сейчас вырубишься, – еле слышно прошептали черные, опухшие губы мертвяка.

Лот отшатнулся… и замер. Прочнейшие пластиковые ремни рвались один за другим. Это было невозможным делом. Но Лот видел это собственными глазами.

Трехногий отбросил обрывки и сел на столе, тяжело вздохнул, обдав трупной падалью и зловонием. Потом поманил Лота пальцем.

– Не бойся, я не буду тебя бить. Лот Исхак. Не бойся. Словно зачарованный Лот сделал два шага вперед, потом лег на освободившееся место, тяжело выдохнул и закрыл глаза. Он уже спал.

А Отшельник стоял, чуть покачиваясь на трех расползающихся ногах, опираясь в основном на грубый протез, который инвалид Хреноредьев смастерил самолично. И прощупывал пространство – километр за километром, милю за милей.

Буба словно заведенный бился лбом о мягкую, упругую стену и тихонько выл. Обрубки отстреленных ушей почти не болели. Зато душа болела. Ох, как болела! Ублюдки! Недоумки безмозглые! Кретины, дерьмом набитые! Разве ж они могут понять?! Ни хрена в них, сволочах, святого не осталось! Таких гадов разве ж к покаянию призовешь?! Нет, не будет им прощения, не будет! И весь мир сгорит в геенне огненной! Туда ему и дорога!

Буба поднялся на полусогнутых, отступил на три шага – и бросился головой в стенку. Отскочил и рухнул на столь же упругий и мягкий пол. Минуты две лежал в обалдении. Потом уселся на корточки и снова завыл.

Дверца в стене отворилась беззвучно. И в проеме появился некто лысый и обрюзгший с жуликовато-добродушным лицом сановного человека. За спиной у него маячила тень с крохотным автоматиком. Но обрюзгший махнул на нее вальяжно рукой, и тень^гсчезла. Сам же он шагнул вперед. И представился:

– Меня зовут Сол Модроу.

Буба Чокнутый не ответил. Но выть перестал.

– Я советник президента по делам зоны… – продолжил было представляться непрошенный гость. Буба его осек коротко и ясно:

– Ты жид!

– Ну и что? – ничуть не растерялся советник.

– Жиды Христа распяли! – истово выдал Буба.

– Ну и что?

Буба опешил. Он ждал оправданий и извинений. Но их не было – распяли, мол, и распяли, чего тут такого, ежели надо, мол, и тебя разопнем! Все нормально… Буба тихо и горько заплакал.

– Я слышал ваше выступление, э-э, точнее, вашу проповедь. Она потрясла меня! – прочувствованно сказал советник и шагнул еще ближе. – Вы обладаете блестящим даром оратора, вождя…

Буба насторожился. Мягко стелет лысый, жестко спать будет… однако, правду-матку режет, заслушаешься, наверное, не такой уж он и гад, хотя и жидовская, судя по всему, морда. В Резервации, эти олухи безмозглые и знать не знали, что есть всякие жиды, русские, немчура и прочая братия, они там дураки, но он-то все знал, его-то за Барьер отсюда сослали, он разбирается, еще как разбирается, с этими ухо востро держи, эти в миг облапошат! Однако речи лысого Бубе понравились. И он не утерпел:

– Чего ж такого хорошего в дурдом усадили?!

– Ну-у… – советник развел руками и заулыбался, – какой же это дурдом? Клиника! Первоклассная клиника! – Он приложил отекший палец к губам и прошептал как заговорщик- Скажу вам по секрету, у моего большого друга, миллиардера, между прочим, тут дочурка курс лечения проходит… прелестная девочка!

– Допилась, небось, до чертиков, – угрюмо пробурчал Буба, – вот и проходит.

– Не говорите, – охотно согласился лысый, – нынче молодежь такая, сами хуже чертей. Но… богатым, знаете ли, все дозволено. Они ведь в таких шикарных клиниках могут и всю жизнь свою прожить, в ус не дуя. А мы с вами, – лысый фамильярно, но заботливо похлопал Бубу по плечу, – люди бедные нас тут долго держать не станут, нас упекут в какую-нибудь клоаку, к буйнопомешанным, знаете ли. Как пить дать – упекут! И пропадут пропадом и божий дар, и таланты все, и молодость!

Буба недоверчиво покосился на лысого. В доверие втирается, подлец! Однако упечь могут запросто. В прошлый раз, еще до выдворения в Резервацию, Буба сидел в каком-то вонючем клоповнике с дюжиной психов, один даже придушить его хотел, насилу отбился. А здесь, в одиночной палате… не так-то уж и плохо.

– Не продажный я! – наконец выдал Буба. И насупился.

– О чем речь, – бодро согласился советник, – нам продажные и не нужны. Вы же почти святой! Проповедник вы!

780