Звездная месть - Страница 581

581

«Ты не умрешь в своей лодке! Ты наш! Мы уже забрали тебя из нее!» Как же так? «Вашу Вселенную ждут чудовищные катастрофы и как венец всего – гибель! Да, вы все погибнете, все до единого во всех мирах! Но мы не имеем права уйти из Бытия. Бытие вне Вселенных – это высшая форма существования разума...» Это они – довзрывники! Но почему он знает о них, и откуда?! Кровавые глазища наплыли на него, поглощая целиком, полностью, впитывая в себя, всасывая – и на какое-то время пришло ощущение, что вернулось тело, что он застыл в скрюченной позе младенца посреди миллионов сотовых двенадцатисферных ячей, застыл остекленевший и живой, закрытый для всех и открытый для них, и явились чудовища, гадины, отвратительные уродцы... и совсем рядом человек с прищуренными глазами, в китайском шелковом халате и с белокурой бородой – высохшая рука, рваный шрам на шее, нукер Тенгиз, Чему-чжин, великий хан, и за ним – ясноглазый, русый, молодой, с золотой гривной на шее и лицом, сведенным гримасой отчаяния и необратимой болезни – Александр.

Они, великие и не очень: цари, вожди, генсеки, президенты, гуманисты и отравители, тираны и благодетели, поэты, писатели, художники, убийцы, воры, растлители, кинозвезды и генеральные конструктора, святые, фюреры, великие магистры и великие шарлатаны, дипломаты, купцы, политиканы, разрушители и созидатели, гении и выродки... и он. Значит, забрали к себе, забрали из лодки, умирающего. Умершего! А раз так, значит, все кончено, ничего больше нет. Они все, великие и малые, остались только здесь, в колумбариях-паноптикумах довзрывников! Они бабочки под стеклом! Высохшие травинки в позаброшенных детских альбомах! Соты, соты, ячейки...

Ощущение ушло вместе с мгновенной и острой болью раздвоения. И он уже не знал и не понимал, почти не помнил, кто там остался в прозрачной ячейке сот – остался или не остался? Ничего не понятно! Сам он, бестелесный, несуществующий, терзаемый безысходной болью, погружался в толщи мрака. И кровавые глазища его больше не преследовали. Уплыла гиргейская гадина! И дьявол с ней. До-взрывники, властелины Бытия, внематериальная цивилизация, бесстрастные наблюдатели... Они сняли слепок с его души, с его тела. А самого выбросили – катись, куда глаза глядят!

Глаза его глядели во мрак. И ничего кроме мрака не было. Он погружался в непроглядную темень Океана Смерти. И начинал – постепенно, смутно – осознавать, что именно этот океан и есть само Мироздание. Жизнь – лишь тончайший слой пены где-то там, наверху, накипь, бурлящая и пузырящаяся пленочка – чуть дунь на нее, и унесется, развеется, полопаются пузырьки... и все живущее и ползающее в них канет в воды Океана, черные, смертные, непроницаемые воды. Кто там в этой пене сейчас? Миллиарды трепещущих и трясущихся, жалких, беспомощных, смертных, окруженных еще живыми пока зверушками, птичками, неувявшей травой, шумящими на ветру деревьями... Ничтожная малость тянущихся к солнцу, к свету, тянущихся, чтобы продлить свою призрачную жизнь – мимолетную, мгновенную, полуреальную. Бесконечно малая, ускользающая величина! Но Бытие, со всеми слоями Мирозданий существует уже триллионы триллионов тысячелетий, вечность – в этой вечности и этих пространствах жили, существовали за всю эту вечность триллионы триллионов цивилизаций, безграничное множество трепещущих и трясущихся, жалких, беспомощных, смертных – и все они умерли, все сгинули в этом Океане, наполняя его из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Живущим там, в пене Бытия кажется, что их живая Вселенная бесконечна, огромна, что она и есть все Мироздание – рождаются в гордыне, живут в гордыне, переполняющей их. И лишь окунувшись в Океан Смерти, растворившись в его мраке, начинают осознавать, что жили прежде в ничтожном и крохбтном пузырьке... но поздно, возврата нет, есть лишь погружение во мрак и ужас небытия, есть бесконечная и неизбывная боль вне времен и пространств. Есть хрустальный лед и прозрачные воды черноты.

Он вспомнил вдруг, как на кровавые шары злобных глаз, прямо перед их уходом накатили две тени, два отражения черного диска. Да, вот тогда гиргейская гадина и ушла, растворилась. Черное солнце! Над черным миром всходило Черное солнце. И мрак его всеочерняющих лучей проникал в темень глубин. Прав был Авварон! Во всем прав... почти во всем! Но откуда всплыло это имя? И что оно значит?! Перед внутренним взором поплыли образы, лики, лица, рожи, морды, извивающиеся и корчащиеся тела, судороги, агония тысяч, миллионов тел... Земля погибла! И он виноват. Но он тоже погиб. Он искупил свою вину своей смертью. Нет! Такая вина неискупима! Память возвращалась, усиливая, ужесточая боль. Горечь и обида пронзали своими нематериальными иглами его нематериальные останки, погружающиеся на дно Океана Смерти. Но как же так? Почему?! Иди, и да будь благословен! Он шел... и он пришел сюда, во мрак, в свинцовые глубины Тьмы?! Что же, каждому будет отмерено его мерой, и каждый получит по делам своим. Значит, так надо, значит, так и должно быть. Вознесшемуся высоко больно падать с высот его. Гордыня! Безумная гордыня... Я – царь! Я – раб! Я – червь! Я – ...нет, хватит! Это расплата за все, закономерная и справедливая расплата. И нечего душу травить, рыдать, рвать волосы... Какие там волосы! Ни волос, ни головы, ни тела – ни-че-го нет! Океан Смерти приял его нетелесную сущность, вобрал в себя, вот и все, и больше ничего. Это расплата!

Тугие свинцовые струи рассеялись. И он замер, погрузившись в вязкий и тягучий ил. Дно? Вполне возможно, одно из множества, один из бесконечно-конечных уровней – кругов мира Смерти. Ил засасывал в себя. И если прежде было видно все вокруг: и вверх, и вниз, и во все стороны, то теперь ничто нижнее не проглядывалось. Лишь мрак, пустота, мутнеющий хрустальный лед – растворившийся, обратившийся в слизистую жижу, истекший наверх. Он истекал сопровождаемый отголосками глухих гнетущих звуков, полуслышным воем и почти призрачным бесовским хохотом. А потом стало тихо. Настолько тихо, как никогда не бывает тихо там, в пене жизни, в жалких пузырьках, лопающихся у поверхности.

581