Звездная месть - Страница 564

564

– И я верю! Он выживет! Но он не придет сюда мстителем, он не умножит зла... а если будет так, то ляжет на него мое, материнское проклятье!

Она не успела договорить – пламя наконец справилось с термостойкой тканью-металлопластиком. Вспучилось, вздыбилось, наткнувшись на живую плоть, словно взъяренный безжалостный хищник. И тут же пожрало ее, обратило в невидимый газ, растворившийся в Пространстве.

Она ушла всего на миг раньше.

Но он успел процедить, успел, умирая, сгорая в бушующем ослепительном аду, выдавить из стиснутого судорогой горла:

– Не проклят будь, но благословен! И воздай каждому по делам его! И не будет тебе покоя в жизни, не будет! Иди по следу врага нашего, мстящий за нас. Иди!

Нет, не слова вырвались из горла умирающего, лишь мысль – предсмертной мгновенной молнией промелькнула в мозгу.

И не исчезла, не пропала, не растворилась во мраке. Но воплотилась в Предсущем и Извечном, в Созидающем исполнителей Воли Своей по Образу и Подобию Своему.

Изреченная немо отцом, достигла Отца.

И явилась слышащим Глас Вышний:

– Мне отмщение, и Аз воздам. Иди, и да будь благословен!

Часть Первая. ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ

Зангезея. Правительственные катакомбы. Год 8356-й от Великого Потопа

Сихана Раджикрави не мучила совесть. Он был слишком стар для этого, бесконечно стар. Но не было во всем огромном, населенном людьми мире никого моложе его – даже родившийся минуту назад у какой-нибудь юной мамаши младенец был на пять веков старше прожившего тысячи жизней Первозурга. Ибо младенец появился на свет в дваддать пятом веке, а Сихану предстояло родиться в веке тридцать первом. Впрочем, какие сейчас младенцы! какие мамаши! Особенно здесь на бестолковой и разгульной Зангезее. Эти самые мамаши и папаши в прежние добрые времена на Земле и по всем планетам Федерации пугали своих малышей, дескать, будешь себя плохо вести, сгинешь на страшной и лютой чужбине, куда в конце концов попадают все невоспитанные детишки, двоечники, прогульщики, лентяи, воришки, воры, каторжники, мошенники, убийцы и насильники, и истлеют твои косточки белые в чужой земле, имя которой Зангезея. Детишки слушали с замиранием сердца, трепетали. А путь на распутную и загульную Зангезею не был заказан никому.

Сихан Раджикрави прилетел на Зангезею сам, никто его не тащил сюда, не толкал в спину. Проклятый XXV-й век! Он никак не мог вжиться в этот мир, ощутить себя в нем своим... какой там свой! все было чужое, далекое, неприемлемое. Поначалу ему казалось, вот стоит только немного обустроиться на Земле, войти в колею – и все пойдет как по маслу, он будет жить жизнью самого простого, обычного человека, обычной и простой жизнью – что может быть лучше?! – нет, миражи, грезы, сорок миллионов лет потустороннего вневременного и внепространственного бытия давили на него базальтовой тяжестью сотен тысячелетий, гнули, расплющивали, не оставляли надежды. И бежать от этого гнета было некуда. Какая там, к черту, Зангезея! И на самой Земле не было для него преград и заслонов. Он мог все, или почти все. Он был живым богом в сравнении с этими младенцами-человеками. Он был всемогущим... А они даже не ведали, что бог снизошел к ним из далекого их будущего, не знали, что он уже явился к ним – и видит их жалкими, невежественными и суетными, погрязшими в зависти и ненависти друг к другу. Днями и ночами блуждал он среди своих пращуров и проникался к ним все большей неприязнью. Стоило покидать Чертоги, кишащие змеями и червями ползающими, чтобы очутиться среди червей двуногих, изъедающих друг друга, предуготовляющих свой собственный скорый конец! Нет, не будет никакого XXXI-ro века, никогда не будет! И все бывшее с ним – сон, болезненно-яркое и светлое – светлое ли? – наваждение!

Первое время Сихан почти не вспоминал про своего спасителя-вызволителя. Слишком крепкие цепи уз могут задушить. Иноща надо забыть даже добро. Особенно, если оно непомерно большое, огромное, невозместимое – все равно не расквитаться, не расплатиться. Да и не тот человек Иван, чтобы сидеть у порога должника да требовать отдачи долгов, уж в этом Первозург не сомневался. Забыть! Надо все забыть. И жить, как живут другие – спокойно, размеренно, беззаботно и тихо. На какое-то время им овладела навязчивая идея – обрести свое прежнее тело. Он просыпался с этой мыслью и засыпал. Хотя и непросто было вернуться к обыденной земной смене дней и ночей. Сихан заставил себя жить как жили все. А вот заставить идею уйти туда, откуда она внезапно возникла, не смог, не сумел. И он сам стал мелочным и суетным, так ему казалось, он бродил по улицам будто неприкаянный, бродил и всматривался в лица. Ему верилось, что он помнит себя самого – того исходного, первоначального, которого и звали Сиханом Раджикрави. Это было словно игрой – он не желал пользоваться видеокартотеками спецслужб, хотя запросто проник бы в любую из них, он не желал пронизывать толпы полями, сидя далеко от них, он не хотел применять того, что было непонятно и неведомо для пращуров. И он находил даже какое-то щемящее наслаждение в том, чтобы бродить среди них, касаясь в движении простых смертных локтем, плечом, смиренно улыбаясь, когда они наступали ему на ноги и толкали. И он нашел своего двойника. Это произошло в пригороде Мадраса. Высокий и худой мужчина лет семидесяти, в расцвете сил, стоял понуро и мрачно пред развалинами древнего всеми позаброшенного и позабытого храма. Лицо у него было узкое, темное, с вдавленными, почти синюшными висками, тонким носом без горбинок и провалов, тонкими и ровными губами. Под глазами у человека темнели большие и почти черные мешки, но совсем не болезненные, а естественно дополняющие образ. Седые брови, седые очень короткие волосы бобриком... но главное, большие серые глаза. Это были глаза еще той давней и почти сказочной расы, что пришла сюда из далей не ведомых здешним аборигенам, из бескрайних степей и лесов, гор и приморий, где спустя века образовалась Европа и где жили испокон веков россы, племя не выродившееся и не вознесшееся, но растворившееся среди сотен племен и народов. Были глаза эти будто вратами в нездешние искрящиеся миры – недоступные и вышние. Сихан Раджикрави замер, будто к нему, заключенному в иное тело, полное, сильное, кряжистое, но чужое, поднесли вдруг зеркало. Он узнал себя. Он нашел себя!

564