Звездная месть - Страница 448

448

Вдрызг разругались! В себе-то Гуг не сомневался, он свернет хилые шеи европейским плутократам, вывернет наизнанку старуху-Европу! Но ежели Дил оплошает, Штаты задавят Старый Свет, задавят вместе с Гугом и всем его лихим воинством подземелий. Эх, Дил, Дил.

Перед неминуемой кончиной, перед смертушкои предстоящей им бы всем побрататься, покаяться друг перед дружкой, поплакаться… а они зубищами скрежещут брат на брата. Хорошо еще Иван не видал. Где-то он теперь горе мыкает? И дождешься ли от него сигнала? Гуг уже принял решение, для себя, молча, втихаря- не будет сигнала до загаданного дня – он сам даст сигнал, сам начнет! И тогда держись! Парни дрожат от нетерпения, рвутся в бой, их только спусти с поводка – каждый понял, смекнул, что не на грошовое дело пойдет, а на одноединственное, фартовое, каких судьба за жизнь больше не дает, струсил – отпал, решился – иди до конца. Это как наркотик. Гуг по себе знал. Но ждать и догонять – хуже нету. Нервы не железные, не из колючей проволоки, их на лебедку жизни много не намотаешь.

– Ребятишки дно подняли? – спросил он у Сигурда.

– Угу, – отозвался тот односложно.

– Совести у этого дерьма нету, толковать не о чем. Но пусть передадут всем: по свистку работать, весь хабар ихний – после гона на три дня гулеванье в полную масть, легавые вмешиваться не будут. Но ежели кто из гнилых наверх выползет, хоть в одну дыру, накажу по закону. Так и скажи.

Но до свистка, чтоб тихо!

– Нам бы на подмогу… – начал было Сигурд.

Но Гуг осек его сразу.

– Грязь грязью замочится… а мы на чистое дело идем. На святое дело, мой мальчик! Иван верно толковал, наши души загубленные, но Господу один раскаявшийся грешник дороже ста праведников, мы, своими руками спасем души миллиардов, даже если руки наши станут багряными от крови этих нелюдей… мне горько говорить все это тебе, мой мальчик, но кто ж знал, что именно на наш с тобой век выпадет конец света?!

Иван открыл глаза. Он был бодр, свеж и здоров – ровно настолько, насколько мог быть бодр, свеж и здоров Правитель, точнее, его уродливое тело. Трех минут хватило. Можно продолжать. Еще двое-трое суток кряду.

Аквариум пуст. Тут не должно быть чужих глаз и чужих щупалец. Тут, в сердце России, вообще не должно быть чужих. Давно позабытая поговорка:

«рыба гниет с головы».

Верно, значит, и чистить ее надо с головы. А голова здесь.

Гниль. Вырождение. Патология. Гниль. Дегенерация! Все было известно еще тысячелетия назад. И рецепты были…

И все оставалось по-прежнему. Опять гниль. Опять надо чистить.

Чистильщик всегда не по нраву многим. Многим выродкам. Многим заблуждающимся. Многим одураченным. Многим недругам. Многим! Но это их личное дело. Хирург не спрашивает у раковой опухоли, нравится ли ей, когда ее вырезают или нет, он просто берет нож и вычищает гниль. И хватит, хватит философствований.

Пора за дело браться.

Иван-Правитель встал с дивана.

И тут же чуть не повалился на него обратно.

Панель вылетела с треском и грохотом. Зарядом из бронебоя вышибло непрошибаемое стекло, разметало по комнате кресла и креслица, диванчики и стулья… На пороге, точнее, в проеме стоял багрянолицый, избитый до полной неузнаваемости бывший министр обороны. Его огромная туша покачивалась, с трудом удерживаясь на ногах. Костюм был изодран в клочья, в здоровенные рваные дыры проглядывала шерстистая кудлатая грудь. Это был не человек, это было взбесившееся животное, раненный кабан, поднявшийся на две конечности.

Но где начальник охраны?! Почему этот гад вооружен?! Ах, Света, Света!

Оставила в кабинете бронебой!

Какая непростительная ошибка! Из-за таких вот мелочей рушатся грандиозные планы, обращаются в пыль-иесвершившиеся великие свершения.

Проклятье! Иван понимал, что он не успеет сбить с ног этого кабана, что тот опередит его… ствол бронебоя медленно поворачивался от окна к дивану.

Кровавый след тянулся по паркету за министром. Но прежде, чем он истечет кровью, он успеет нажать спусковой крюк, это яснее ясного.

Нет, не спешит! Глаз не видно, только узкие, запекшиеся щелочки… он торжествует! он видит перед собою немощного, слабого, болезненного старца, и он торжествует свою победу, он смакует этот миг! Ивана передернуло. Так глупо влипнуть, так глупо, когда все так хорошо шло, надо же!

– Ну что, сука?! – прохрипел министр. – Хотел один остаться?

Выслуживаешься?!

Иван молчал. Шли секунды. И каждая могла стать последней в его жизни.

Но он не ошибся – министр обороны, этот бывший министр, предатель, подонок, мерзавец, ничтожество выдавал себя с головой – он работал на них, как работал сам Правитель, как работал тот, кому надлежало блюсти безопасность государства и народа.

Выродки! Мразь! Гниль! Но где же начальник охраны? где широкоскулый?!

Где Глеб Сизов?! Эх, если бы он был в своем теле! Один прыжок! Один удар!

Нет, судьба распорядилась иначе. Значит, придется умереть. Придется.

Он сражался до последнего. Не щадил себя. Но у каждого есть свой срок.

– Сейчас ты сдохнешь, старая сволочь, – почти беззлобно просипел министр, – но не сразу! Я отшибу тебе ноги, и ты будешь лежать на этом зеленом ковре и медленно издыхать, у тебя будет время подумать, старый козел, представить, как твой гнилой труп выбросят в мусорную яму, и как его будут обжирать вонючие, голодные, бездомные псы… не волнуйся, я сам позабочусь, чтоб все было именно так! А потом я прикажу привести сюда все твое ублюдочное семя, я скормлю их крысам в подвалах, понял?! Ты на кого посмел руку поднять, сука?!

448