Звездная месть - Страница 376

376

Животное, объятое ужасом, гонимое лесным пожаром, кидается в пламя смертное. И уходит из огненного ада. Человек, отрешившийся от земного, встает в полный рост и идет грудью на пули – перед ним уже зияет провал в высшие миры.

Отчаянье! К одним ты приходишь слишком рано, к другим вовремя… но опозданий не бывает.

Нет выхода сильному духом из самого себя. Ибо только он сам для себя и тюрьма, и каторга. Открыто перед ним множество дверок и щелок, змеятся тропки, вьются лазейки. Но нет Выхода. Не всякая щель для него Выход.

Исступленно мечется он во мраке своего заточения, ощупывает изодранными в кровь ладонями угрюмые, холодные стены, бьется грудью о камни, стенает и ропщет… но не желает встать на колени, пасть на брюхо и червем выползти в щель. Ибо сильный духом есть. Ибо Человек!

Если раньше в растрепанной и неухоженной шевелюре Гута Хлодрика пестрели и рыжие, и, как подобало подлинному викингу, светлорусые волоски посреди чего-то неопределенно-пепельного, то теперь он был сед – старчески сед. Иван смотрел на Гута и не мог поверить глазам – вот так и седеют: за день, за ночь.

– Сколько у нас времени, как думаешь? – спросил он тусклым, севшим голосом. Он хотел проверить себя. Но знал, точного ответа ему никто не даст.

– Две недели, не меньше, – так же отрешенно пробормотал Гут.

Он был трезв и мрачен, левая рука подрагивала. И левый уголок рта был как-то неожиданно и скорбно приопущен. Иван вглядывался в приятеля – неужто прихватило, нет, не может быть. Гут – человек исполинского, немыслимого здоровья, он и в Школе отличался крепостью. Нет, это все нервы.

Гут сам отнес на руках свою любимую, свою Ливу Стрекозу. Они долго кружили в подземных лабиринтах заброшенной гравидороги позапрошлого века, пока не уперлись в ремонтно-складской сектор. «Тут есть морозильная камера», – выдавил Гут после долгого молчания.

«Нет, никаких камер!» – отрезал Иван. «Сейфы?» Иван кивнул. «А воздух?» – Гут смотрел с недоверием. Но это была последняя ниточка, он не желал выпускать ее иллюзорный кончик из своих рук. «Воздух ей не нужен. Главное, чтобы никто не влез сюда!» Гут что-то бормотал насчет охраны, но Иван сразу осек его. Охрана только привлекает внимание. Они завалили направленными взрывами шесть входов-выходов. Оставили седьмой. Подступы заминировали. Ввинтили в породу четьпэе локаторасторожа. Они были вдвоем. Больше никто не знал о захоронении еще живой Ливадии Бэкфайер-Лонг. Никто! Теперь это в прошлом.

– Я преступник, Гут! – вдруг со злостью, сквозь зубы выдавил Иван.

– Я тоже преступник, Ваня, – поддержал его сокрушенно седой гигант.

– Нет! – Лицо Ивана исказила гримаса раздражения. – Нет! Ты просто бандюга, Гут, ты разбойник с большой дороги, уголовник, грабитель, головорез… А я – подлинный преступник! Я враг рода человеческого! Я порастратил чертову уймищу времени на всякую ерунду! И ничего не сделал!

Ты и не мог ничего сделать, Иван, – Гут развел руками, – человечество неуправляемо. Наставить его на путь истинный?! Это все утопии, Ванюша. Ни один жлоб во Вселенной не трепыхнется, пока лично ему в лоб не закатаешь!

– Не все жлобы. Гут…

– Все! Ты плохо знаешь жизнь, Иван. Ты слишком надолго задержался там, наверху! – Гут Хлодрик ткнул указательным пальцем в небо. – Не хотел тебе говорить… но скажу: я б с огромным удовольствием присоединился к тем ребятишкам, что хотят надрать задницу человечеству. Ой, я бы ему, родимому, всыпал по первое число!

Иван приподнял голову и вгляделся прямо в глаза Гугу Хлодрику. В них не было злости. В них была усталость и скорбь. И потому он все понял, Гут будет с ним до последней минуты, до смертного часа, он не предаст.

Карнеггийский водопад заглушал их голоса. Прохладные брызги долетали искрящимися капельками, освежали лица. Но свежести не было и здесь, в заброшенном ущелье, вдали от людных улиц и давящих небоскребов полудикой северной Гренландии.

Теперь им надо было скрываться. Теперь им не было места на Земле и в ее окрестностях.

В водопаде плескался огромный белый медведь. Но Иван видел – ненастоящий, слишком уж чистый и ухоженный, слишком уж белый. Животный мир планеты восстанавливали. Но это был все-таки не совсем животный мир, еще два-три поколения и останутся одни биодубли. Нет! Какие, к дьяволу, поколения! Через полгода Земля обратится в выжженную пустыню. А он сидит тут, прохлаждается под искрящимися в лучах низкого солнышка брызгами. Вырождение! Все вокруг вырождается, все! и он тоже, и он не исключение.

– Я так думаю, Иван, – медленно и глубокомысленно произнес Гут Хлодрик, – всем вам надо смываться отсюда. Пока не поздно!

– Всем нам? А ты?!

– Я останусь возле нее.

– Ты останешься, а нам смываться?!

– Это меня бог наказывает за Параданг, понимаешь?! – Гут не поднимал глаз, не отрывал их от серого унылого камня под ногами, чуть поменьше того, на каком сидел. – И еще за Гиргею. Это я виноват, зря я тебя тогда…

– Да ладно, – Иван махнул рукой. Ему было тошно.

С кем он остался? Гут Хлодрик – старая развалина, размякший, растекшийся, бесформенный и жалкий в своем бессилии. Дил Бронкс – скалит зубы, а глядит насторону, непонятный, уклончивый, скользкий. Иннокентий Булыгин – этот шустрый, тертый, но он всегда сам по себе, странный мужик. Хук Образина и Крузя – пьянчуги, чуть что – в запой, на полный вылет. Серж Синицки- просто чокнутый. Сихан Раджикрави, Первозург – самая темная лошадка, черный след в ночи. Гуговы головорезы – они привыкли работать за деньги, за добычу.

376