Звездная месть - Страница 343


К оглавлению

343

– Ты всегда был болваном! – процедил Кеша.

И сжег убийцу на месте – плазмомет чуть фыркнул, ствол его опустился.

– Пошли, – махнул он Хару.

Они возвращались, перешагивая через трупы землян и троггов. Землян в переходах и на полу зала лежало значительно больше. Но ни одного живого трогга не было видно.

В боковых креслах центрального зала сидело человек пятнадцать измученных, избитых, растерзанных каторжников. Они напряженно глядели на проходящих мимо, но не вставали. Они были измождены.

Кеша шел впереди, он боялся заглядывать в глаза каторжникам. Он знал – они обречены. Восьмое Небо никогда и ничего не прощает. Их даже не убьют. Их бросят на такую работу, что они сдохнут за считанные дни, сдохнут в адских мучениях и будут в последние часы завидовать распятым.

Он все знал. Но забрать их с собой он не мог.

Стеноход спихнули вниз – там его курочили те, кто не сумел взобраться на верхние ярусы. Спускались на внутренней лебедке скафа. Кеша держал оборотня Хара за костяной пояс. Хар дрожал. Оборотни вообще почему-то все время дрожали.

Когда они спустились, Кеша спросил:

– Королева не изменит своего слова?

– Почему она должна его менять? – не понял Хар.

– Загиду убили.

– Нет. Не изменит. А Загиду на самом деле убили. Мы не можем ему ничем помочь. Поздно.

– Ну и ладно, – как-то повеселел Кеша. Он даже улыбнулся. – Не так уж непобедимы ваши трогги из спор. Как ты думаешь, приятель?

Хар промолчал, и Кеша так и не узнал, о чем он думает. К трапу они подошли окруженные молчаливой толпой. Бот висел там, где его и оставили. Внизу, прямо под ними и чуть поодаль, валялись обломки двух патрульных бронелетов. Бот расправился с ними самостоятельно.

– Молодец, – машинально похвалил его Кеша. – Так и держать.

Он не глядел на обреченных. Но один, Мотя Глушитель, вор из Сан-Франциско, скрывавшийся на Трафогоре восемь лет, крикнул жалобно:

– Кеш, забери меня с собой! Ну чего тебе стоит!

Он узнал Булыгина даже в скафе. Позор! Кеша налился кровью. Он никогда не забудет каторги! Никогда не забудет родной зоны и этого жалобного голоска! Он тащит с собой проклятого оборотня, но не может взять ни одного из корешей. Проклятье!

Он молча шагнул на трап.

– Забери! Забери меня из этого ада-а-а!!! – неслось в спину.

Вон с Гиргеи! Вон! И нечего себя винить. Ему просто повезло. Он такой же, как и все они. Но ему повезло. А может, повезло им! Хватит пускать слезу, хватить ныть. Вон отсюда!

Он устроился в кресле. Оглянулся на Хара. И выкрикнул:

– Полный вперед! Курс – к капсуле! Давай, жми, друг!

Он отключил прозрачность, чтобы не видеть, как убегают врассыпную каторжники – снаружи сейчас жарко, бот будет раскаляться добела, а потом пойдет вверх. Пойдет на предельной скорости, прожигая перемычку за перемычкой, превращая в кипящий пар свинцовую океанскую жижу.

Прощай, проклятая каторга! Прощай, последнее пристанище смертников!

Прощай, подлая гадина Гиргея!!!



* * *


Гуг бил безжалостно и сильно. Это был не человек, а какой-то мамонт. Его пудовые кулачищи не опускались. Иван уже устал уклоняться, нырять, уходить от ударов. Он умел их держать не хуже самого заправского профессионального боксера. Но сколько же можно – нос разбит, бровь в крови, ребра трещат, голова, того и гляди, расколется как грецкий орех. Нет, всему должна быть мера. Он ушел от прямого, присел и неожиданно резко саданул Гута головой в живот.

Тот качнулся, упал на свой огромный зад. Но тут же вскочил и ожившим паровым молотом набросился на Ивана.

– Я тебя прибью, сукин сын! – хрипел он. – За каждого прибью! Потом подниму за шкирку и еще раз прибью! Получай!

Дил все пытался их разнять, но ему тоже досталось крепко – Гуг засветил прямо под глаз, к распухшему, разбитому Таекой носу прибавился еще огромный синячище, вздувшийся прямо на виду у всех.

– Он же спас тебя! – вопил Дил. – Болван, ты же сам поминал его добрым словом, Гуг, опомнись!

– Пьяный был, – отнекивался Гуг, – вот и поминал. А сейчас убью!

Он размахнулся для последнего, всесокрушающего, смертного удара. И замер. Между ним и Иваном, опустившим руки, выросла будто из-под земли хрупкая и крохотная Таека. Вид у нее был грозен и свиреп.

Этого Гуг не выдержал. Он закрыл лицо своими громадными ладонями и в голос зарыдал, повалился на сено. Он ослаб, выдохся внезапно, будто проколотый воздушный шарик.

– Их есть балшой крэзи! – отчетливо произнес в наступившей тишине Серж Синицки, опустил наконец свои руки-грабли и ушел, топая по коридору, словно бегемот.

Иван вытер со лба кровь тыльной стороной ладони подошел к Таеке, поцеловал ее в висок.

– Спасибо, малышка! – прошептал он ей на ухо. – Ты меня спасла.

Гуг похлопал его по спине своей черной широкой лапой с шестью золотыми перстнями на пальцах.

– Ты живучий, Ваня!

– Живучий, – согласился Иван.

Он смотрел на рыдающего Гута. И понимал его. Дважды попасть в такие истории и не сломаться не каждый сможет.

Гуг не сломается, Иван знал. Он будет долго беситься. Но он перебесится.

– Я не Бил Аскин, Гуг, – сказал он раздельно, внятно. – Ты зря махал кулаками. Ребята были обречены. Я спас вас четверых... пускай троих. Без меня вы не выбрались бы с каторги никогда!

Сквозь рыдания Гуг просипел:

– Крежень готовил операцию. У него был целый план! И мы не последние дураки там! – судороги перехватывали его горло, он сипел отрывисто, с всхлипами.

– Дураки, Гуг! Самые настоящие дураки! – не давал ему пощады Иван. – Вы законченные и обреченные дураки!

343