Она прыгнула Гугу-Ивану на колени, обхватила за шею, прижалась своей грудью, обжигая его даже сквозь плотный комбинезон. Впилась в губы с необъяснимой страстью, будто намеревалась приступить к канибальской трапезе.
Иван сжимал чужими, гуговыми руками ее трепетное, податливое тело и не знал, что делать. Он попал в чрезвычайно дурацкую, непредусмотренную ситуацию. В мозгу сверлила подленькая мыслишка, что если даже, в конце концов, он и предастся любви с этой кисочкой-красавицей, – ведь это же не он, а сам Гуг, тело-то Гугово, он только в голове сидит, в мозгу, а его собственное тело, разложенное хитрым прибором на клеточки и атомы, рассредоточено в этом огромном Гуговом теле. Любить-то ее будет Гуг, и целовать, и гладить, и упиваться ее нежными горячими грудями, упругими бедрами, стройными ногами, этой тонкой шеей... Он уже целовал ее, оглаживал, обжигаясь от пробуждающегося делания, вытягивая из нее пламень страсти, любовный жар.
– Ты сегодня несмел, как мальчик, – шептала она ему в ухо, – но я тебя расшевелю, старый обманщик, хитрец. Неужели ты думал, что я не приду к тебе в эту последнюю нашу ночь?
– Почему последнюю? – растерянно спросил Иван-Гуг.
Она долго не отвечала, жалась к нему губами, телом. Потом будто выдохнула:
– У меня предчувствие.
– Ерунда! – отрезал Иван-Гуг.
– Нет, – голос ее был грустен, совсем в нем не было ни томности, ни каприза, – ты наверное выберешься, а я – И нет, я не осилю этого прорыва. Все! Хватит! Люби меня! В последний раз!
Он не стал ей ничего объяснять, не стал разубеждать. Он припал своими губами к ее губам. Он не мог ее оттолкнуть от себя, не имел права. Он уже не думал о настоящем Гуге.
Он думал только о ней, красавице Ливе, которой суждено навсегда остаться в гиблых подводных рудниках треклятой Гиргеи. Он любил ее, как можно любить на последнем издыхании, как перед смертью, перед казнью, не оставляя сил на завтра, на потом. И она отвечала ему тем же.
Разбудил его рев осатанелых динамиков:
– Сдавайтесь! Предлагаем вас сдаваться немедленно...
Иван-Гуг вскочил на ноги. Взглянул на часы – он спал всего тридцать четыре минуты. Но он был свеж, могуч, силен. Карлик Цай сидел в огромном кресле. Он был во внутреннем подскафандре. Сам скаф, пока не заваренный, громоздкий и неуклюжий стоял у стеллажей. Прямо на столе примостился Кеша Мочила, он сидел на корточках и чесал подбородок. Рядом с ним стояли два андроида – сплошные горы и бугры мышц. Они не считали нужным носить лишнюю одежду, только оружие. Как Цай умудрился перепрограммировать их, один Бог ведает. Неважно! Все это неважно!
– Фу! Он как всегда не готов, старый лентяй! – в камеру вошла Лива. Она была в черном подскафандре с двумя плазмометами в руках. – Давай живей, там снаружи группа захвата. Гуг! Они вот-вот ворвутся.
Лива была свежа и чиста, будто и не провела только что бурную, бессонную ночь.
– Где заложники? – чуть не закричал Иван-Гуг.
– Здесь. И все ребята здесь. Самое время нас брать тепленькими..
– Ладно, не надо трястись, – успокоил Иван-Гуг, – я знаю, как работают группы захвата. Пойду последним. На этом круге ада они нас не возьмут. Где мой скаф?
Он потянулся к торбе. Досада, так и не успел испытать вещицы! Ладно, еще не вечер.
Вся банда головорезов толпилась за перемычкой – Иван сразу увидал, что даже на постах никого не оставили. Ну и сброд! С такими лихими ребятками только на мирные планетки набеги совершать! Но вооружены до зубов. Всю зону обчистили, всех вертухаев и их ружларки вымели!
– Уходить надо тихо, – предупредил Цай. – Если кто пискнет – пристрелю сразу.
Карлик, судя по всему, ходил в авторитетах, никто не посмел ему возразить. Только Лива снисходительно выгнула губки.
Скафы были средние, не такие громоздкие, как тот, в котором Иван пробирался сюда, на зону. В таком долго под водой не выдержишь – от перемычки к перемычке, от хода к ходу.
– Все запомнили? – спросил еле слышно карлик Цай.
Десять головорезов вышли из общей толпы, закивали, пряча хмурые улыбки за толстыми стеклами щитков.
Заложников впихнули между Иваном-Гугом и Кешей Мочилой.
Иван притянул Кешу к себе:
– На группу захвата семь пробойных взрывзарядов. Во все лифты по два – до самого верха. В боковые – по одному, в наклонные – по одному, запомнил? В каждый ствол – и до упора!
– Ван Дау уже все сделал. Заряды шарахнут одновременно. Надо андроидов тут оставить. Киборгов на прорыв, вокруг заложников, – Иннокентий Булыгин, ветеран Аргадонской войны, матерый рецидивист и убийца, был спокоен. Иван с таким пошел бы в поиск.
– Пусть идут! – Иван махнул рукой карлику Цаю. И снова обернулся к Кеше. – Газы и сети-парализаторы будут пускать через шахты и воздуховоды. Блокировку шлюзов долой!
– Их же расшибет в лепешку, тут восемь десятков миль над головой. И нас вместе с ними!
– Сдавайтесь! Сдавайтесь немедленно! – гремело под сводами, по всем коридорам, из каждой переборки. – Сдавайтесь!!!
Иван смотрел в спину уходящим. Они уйдут далеко. Их нащупать будет невозможно, только потом, через час или два преследователи выйдут на них. А пока... Надо быстрей, можно опоздать, можно загубить все дело. Взрыв-заряды уже пошли во все стороны вместе с кабинами, гидровагонетками, шахтовыми карами – уходить, так с музыкой!
Иван взглянул на датчик, вмонтированый в наруч скафа – пошли газы, они начали! Они опоздали на три минуты, от силы на две! Тяжело гудел выплавляемый резаком металл – гудел далеко, натужно. Это резали зонные заслоны, шлюзовые ставни.