Кипа Дерьмо – отчаянный малый, темнила, двоих кончил уже на каторге...
Иван смотрел на эти измученные и одновременно сияющие рожы и думал – торчать бы вам, ребятки, здесь за грехи ваши, ну вот вырветесь на свет Божий, а дальше что? Снова убивать, расиловать? что ты будешь делать на Земле, а, Кипа Дерьмо? а ты, Бон Наркота, колоться? глотать колеса? резать всех подвернувшихся под руку?!
– Народ надежный, проверенный – с такими парнями можно идти на край света, – нахваливал головорезов Гуг Хлодрик, – вот, гляди, рекомендую – ветеран тридцатилетней аранайской войны Иннокентий Булыгин, в поосторечии Кеша Мочила, твой землячок, промежду прочим.
Седой изможденный мужик с впалыми щеками и изломанным носом протянул Ивану костлявую руку с десятком тусклых металлических колец на пальцах.
– Полегче, приятель! – вскрикнул Иван. Он не ожидал этой нечеловеческой хватки, аж кости захрустели.
– Пардону просим, – тихо сказал мужик – нагловато, совсем без вины в голосе, – протез разладился, старый он, разболтанный, менять пора да сперва отсюда бы слинять. Слыхал, ты с нами пойдешь?
Иван криво усмехнулся, поглядел в серые выцветшие глаза каторжника – куда только не забросит судьба-злодейка русского скитальца-горемыку! Сколько их таких, рассеянных по Вселенной, по крохотным миркам, падающим в бездонную черную пропасть Пространства!
– Пойду, коли не искалечат до поры до времени.
– Своих не калечим, – серьезно ответил мужик и добавил сурово: – Ты вот чего, держись ко мне ближе, авось не сразу пришибут, понял?
– Он дело говорит, Иван, – подтвердил Гуг. – Кремень мужик!
У Ивана уже голова кружилась от всех эти «кремней».
Цепкая память намертво впечатала в мозг каждое лицо, каждую фигуру, каждую кличку – больше ничего не надо, хватит. Пора!
– Гуг, – сказал Иван, придержав приятеля за локоть, – мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз. Потом, видно, не придется.
– Понял.
Через три минуты они остались одни в этой мрачной и респектабельной камере. Одни в ловушке для обреченных, на глубине восьмидесяти километров, под свинцовой толщей ядовитой жижи, в изрезанной подводными ходами и туннелями проклятой Гиргее.
– Неплохо устроился, – сказал Иван.
– Не для нас хоромы строили, Ванюша!
Камера и впрямь была просторной, добротно обставленной – мебель последнего поколения с психодатчиками, и тут же старинная резьба по натуральному дереву. Откуда на Гиргее натуральное земное дерево? Витражи, застекленные подки, аквариумы в стенах... Иван вздрогнул. Показалось – вот-вот высверкнут из водной черной толщи злобные кровавые глаза. Он давно здесь, но еще не видал ни одной гиргейской клыкастой рыбины. Наверное, всех повывезли любители.
– Слушай, Гуг... – начал было Иван.
Но Буйный прервал его, потряс рукой перед самым носом.
– Нет, Ваня, это ты меня послушай немножко, а потом я тебя. Есть и еще одна причина, по которой мне бежать нельзя! – Он подошел к стеллажу с огромными фолиантами, сдвинул его, почти без напряжения, нажал на кнопку.
– Ливочка, ты меня слышишь?
– Я давно вас подслушиваю, – прозвучал невесть откуда томный и капризный женский голос, – ну и скушный же вы народ, мужчины, все о делах да о делах, фу!
– Мы зайдем к тебе с Ванечкой, ладно? – спросил Гуг вкрадчиво.
– Нет уж, лучше я к вам! – Голос был низкий, бархатистый.
И сразу же за стеллажом открылась дверца. И из полумрака высунулась наружу женская нога – стройная, темная, в белом сапожке с золотой пряжечкой. Негритянка. Нет, мулатка. Иван не ожидал увидеть здесь женщину. Не место женщинам на подводной каторге, за тысячу световых лет от Земли. Но мулатка была живой, настоящей и необыкновенно красивой. Таких синих глаз просто не могло быть в природе. Иван залюбовался... и забыл поклониться.
– Ты его заколдовала, Ливочка.
– Да? А я подумала, он немой.
– Вы столь прекрасны, что любые слова излишни. Позвольте? – Иван приподнял невесомую узкую кисть и коснулся губами темной кожи.
– Лива отсидела три года, – пояснил Гуг, прижимая красавицу к своему необъятному животу, поигрывая с длинным сиреневым локоном, который будто бы случайно выбился из тщательно уложенной пышной прически. Пухленькие губки, вздернутый носик и безумная синева глаз – ангел во плоти. Нежной кошечкой мулатка льнула к великану Гугу, не стесняясь Ивана. Очаровательница, да и только.
– Она в своем притоне на Двадцать первой авеню одним дождливым вечерком решила свести счеты с прежним любовником. А тот, понимаешь, пришел с пятью фараонами. Пришлось замочить всех шестерых. Две недели она пилила их на куски и скармливала дворовым псам. А на третью соседушка настучала. Ваня, ее приехал брать целый взвод пурпурных касок – с пушками и лучеметами, в бронежилетах, с гранатами и прочей мурой. А она лежала на своем плюшевом диванчике, свернувшись калачиком. И жевала изюм. Дите! Ваня, разве можно эдакое дите совать в каторгу, на зону?!
Гуг нежно поцеловал мулатку в мочку уха. Она ответила страстным горячим поцелуем, прижалась еще сильнее.
– Ну как ее оставишь? – вопросил Гуг извиняющимся тоном. У меня было много женщин, ты знаешь. Но я только думал, что я их любил, нет, Ваня, я, старый трухлявый пень, влюбился в эту девочку и понял, что ничего прежде и не было! У меня нехорошие предчувствия, Ваня, так бывает перед концом, я знаю...
– Типун тебе на язык! – мулатка шлепнула Гуга по толстым синюшным губам. И тут же снова прижалась к животу, мурлыча и потираясь бедром о ногу великана.