Звездная месть - Страница 26

Иван оторвал яйцо от шеи, сунул в карман. Заглянул краем глаза на экран – безголовые киберы заканчивали свое дело: капсула была почти подготовлена, даже менее опытный человек понял бы – этих баков, если они, разумеется, не пусты, вполне хватит для начального разгона и входа в Осевое измерение.

Иван собирался уже встать. Но услышал вдруг странное гудение. Он повернул голову. Хук Образина стоял на коленях и отчаянно тер глаза, переносицу, надбровные дуги. Одновременно он на одной ноте, протяжно и совершенно не по-людски выл.

– Ууууу-ааа-у... – вырывалось у него то ли из горла, то ли из ноздрей, – уууууу-ааааа-уу!

Оставив глаза в покое, Хук принялся тыкать в Ивана корявым красным пальцем. И Хука и его палец вместе с рукой трясло будто на вибростенде.

– Ты чего, Образина? – спросил Иван, прикрывая лицо руками.

– Обо-о-ууууууууу-оооооротень!!! – провыл Хук. И для наглядности ткнул несколько раз поочередно то в Ивана, то в мирно посапывающего Армана-Жофруа.

– Нет, Образина, старина, нет, – проговорил мягко Иван, – тут тебе не Гиргея, тут нет никаких оборотней. Просто ты допился, вот тебе и мерещится всякое, понял?

Хук, не переставая выть, пополз на карачках к лежащему в семи метрах от него Арману. Полз он медленно, с опаской поглядывая на Ивана-Жофруа дер и так далее. Хука явно не устраивала версия о начавшейся у него белой горячке.

И он тянулся к последней соломинке.

– Ладно, я пошел! – сказал Иван вставая.

– Ты оборотень! – процедил Хук. Глаза у него были безумными. – Ты сначала прикинулся Иваном. А сейчас под Крузю работаешь! Я все понял. Сгинь!

– Щас сгину!

Иван подошел к столу, собрал с него бутылки, стаканы и бросил их в утилизатор.

– Так-то лучше будет!

По щекам Хука побежали слезы. Но он не стал отвлекаться. Он перевернул Армана-Жофруа на спину и почти с восторгом победителя ткнул тому пальцем в лоб.

– Вот он Крузя! Настоящий! А ты – оборотень. Сгинь!

От прикосновения к лицу Арман пробудился, отпихнул от себя Хука. Потом две минуты кряду пялился на Ивана осоловелыми и дикими глазами-буркалами, челюсть его отвисала все ниже, крылья носа начинали мелко и порывисто дрожать, по лбу потек пот, наконец он вскочил, заревел как дикий раненый вепрь и, ничего не видя, не разбирая дороги, наступив на Хука и опрокинув три стула, выбежал из гостиной. Но еще долго, из распахнутой двери доносился

его жуткий нечеловеческий рев, усиленный эхом пустых коридоров.

Иван с помощью яйца вернул себе прежний облик. Подошел к трясущемуся Хуку. Взял его за плечо.

– Прощай, старина, – сказал он. – Спасибо тебе за резак. Думаю, он пригодится. Ну что ты? Опомнись! Образина!

Хук настороженно взглянул на него снизу. Но тут же зажмурился.

– Сгинь, нечистая сила! Сгинь! – выкрикнул он.

Иван распрямился, улыбнулся, хотя ему было совсем не весело.

– Ну что же, – проговорил он, – придется исполнить твое пожелание. Прощай, Хук, навряд ли когда увидимся!

Он немного побродил по станции, по ее коридорам и отсекам. Но Армана так и не нашел. Да и что бы он ему сказал, если бы и нашел? Прощаться со сверстниками, однокашниками, старыми приятелями по Школе и другим, менее спокойным, местам было всегда нелегко. Особенно с живыми.

Надо было рвануть на ускорителях. Но куда рванешь без возвратника. Иван, закусив губу, повернул к Дублю – будет, так будет, нет, так нет – в любом случае назад он возвращаться не станет.

Старую капсулу потряхивало. Ее обшивка иногда начинала вибрировать ни с того, ни с сего. Иван не тужил, он знал, что за колымага ему досталась. Ну да ничего! Это на антигравитаторах трясет, потом, в Осевом и до него, перестанет. Если, конечно, раньше времени не развалится!

Сама обсерватория еще не появилась на экранах, как внутри капсулы пророкотал восторженный и бодрый голос:

– Ваня, дорогой! Рад тебя видеть в наших краях. Заходи, Дубль-Биг-Четвертый ждет тебя!

Как бы ни корежили приемники сигнал, а мембраны голос, Иван сразу узнал Дила Бронкса. Его глуховатый бас нельзя было не узнать.

– Привет, Дил! – отозвался он. – Встречай, коли не шутишь!

Бронкс был непосредственным человеком и, наверное, потому принял слова Ивана всерьез. Через три минуты после приглашения он самым беззастенчивым образом вперся в капсулу, неведомо как обхитрив сторожевую автоматику в шлюзовой камере. Если кто не изменился за все эти годы хотя бы на каплю, так именно Бронкс. Он лишь почернел еще больше, несмотря на то, что чернеть было уже некуда.

– Ну, ты даешь, Дил! – удивился Иван. – Такой скачок станет тебе в триста монет, не меньше!

– Плевать, для хорошего человека не жалко! Кроме того, я частник, Ваня, мне за мои монеты отчитываться нет нужды.

Они обнялись. Уселись в кресла. Попутно Бронкс набрал на клавиатуре пульта код пристыковки к обсерватории. Он был весел и беспечен. Белозубая широченная улыбка не сходила с его антрацитового лица. Иван помнил, что даже звероноиды в присутствии Дила становились добродушнее, а главное, доброжелательнее. Хотя как-то раз он пошутил совсем некстати. Это было на Сельме. Бронкс прилетел к ним всего-то на недельку, с проверкой. Но через два дня заскучал, а на третий, вырядившись под фантома-упыря, увешав себя водорослями и прочей дрянью, с гиком и посвистом ворвался в базовый блиндаж – пошутил. Его шутки не поняли, а самого с перепугу изрешетили с четырех сторон из десантных спаренных пулеметов. Семьдесят восемь пуль выковыряли из бронепластиковой кольчуги, четырнадцать из самого Дила. Но и когда из него шипцами, без наркоза, тащили свинец, Дил хохотал во все горло, скалил лошадиные зубы и тыкал во всех пальцами. «Чтобы увидать ваши идиотские рожи в тот момент, рожи до смерти перепуганных дебилов, – приговаривал он, захлебываясь смехом, – не такое можно было отмочить!» Дила Бронкса все любили. И очень жалели, когда он послал Космофлот и Землеуправление внепланетных сношений куда подальше и стал частником, завел собственную обсерваторию. Ему предрекали неминуемое разорение. Но не таким уж и бесхитростным был Бронкс на самом деле. Он умудрился сколотить солидный капитал на частных исследованиях, не забираясь далеко от Солнечной системы.