На сотни тысяч километров от Земли Пространство светло и прозрачно, оно словно напоено незримым светом бело-голубой планеты, оно будто наполнено источающимся из нее духом – это известно каждому побывавшему там. Но особенно это известно тем, кто уходил в Дальний Поиск. После безысходного Мрака, Пустоты, Холода околоземное пространство всегда тянуло к себе, как притягивает путника в ночи огонек далекой избушки или невесть где горящий костер, к которому надо идти, брести, ползти, которого надо достичь во чтобы то ни стало, достичь, чтобы выжить. Так и Земля незримым магнитом, животворящим огоньком манит к себе странников Вселенной. И для всех у нее хватает тепла и света, места и времени. Широки ее объятия, известно ее гостеприимство. Спеши же к ней, путник!
И все-таки у того, кто постоянно болтается у Земли, возникает какая-то неприязнь к ней, может, быть вызванная обидой, может, другими чувствами. Понять таких нетрудно, попробуй-ка, покрутись в трехстах верстах над планетой месяц-другой! А если год, два года, три? Пусть и с отпусками, перерывами, выходными к праздниками, а все равно – утомительное это занятие.
Оба смотрителя кружились над Землею уже четвертый год. Им все осточертело до тошноты. И особенно сама станция, одна из бесконечного множества ей подобных. Эти станции даже имен собственных не имели, звались «бортами».
На борту 1785-ом царила такая же скукотища как и на всех предыдущих «бортах» и на всех последующих. Но вахта есть вахта. Обязанности свои смотрители выполняли – контролировали автоматику, автоматика контролировала их – все шло по заведенному порядку. Никаких происшествий на подходе к Земле не случалось вот уже лет как двести. И смотрители в основном спали или же проводили время у визоров, мечтая о тех временах, когда им удается подыскать более интересную работенку.
Они почти не разговаривали друг с другом. А когда и разговаривали, то суть беседы сводилась к одному.
– А бывало... – начинал Первый. И заводил длиннющий рассказ, составленный то ли из обрывков воспоминаний, то ли из сюжетов фильмов и постановок визоров. И по ходу дела выяснялось, что в общем-то вспоминать не о чем, вся жизнь прошла на «борту» или чем-то похожем на «борт».
И тогда они начинали строить планы.
Вот и на этот раз. Второй сказал:
– Все! Бросаю к чертовой матери! Завтра же подаю заявление. Есть кое-что на примете!
– Что? – спросил Первый тусклым голосом, его даже на иронию не хватило.
– А вот что!
Второй вдруг вскочил со своего кресла, подбежал к экрану обзора. Чуть не лбом ударился в металлостекло.
– Ничего не понимаю! – он с силой потер глаза. – Или мне мерещится? Почему системы молчат?!
– Спятил, что ли? – поинтересовался еще более скучным голосом Первый.
– Да нет же, его не было! Точно не было! Я прямо туда смотрел, там была чернота, пустота, и вдруг – бац! и появился!
Запикал сигнализатор систем оповещения всех уровней, замигали зелененькие точечки. Теперь и Первый привстал из кресла. Лицо у него было совершенно обалдевшим, глаза лезли на лоб. Но он пытался шутить:
– Слушай, нас с тобой так вот утащат, а мы и не заметим!
– Да брось! Это человек, точно, человек!
– Не дури!
– Иди взгляни!
– Откуда тут взяться человеку! Да еще так вот – как ты изволил выразиться: бац! И появился! Это обычный камень, метеорит, может, немного похожий...
Он подошел к экрану. Постучал по нему пальцем, словно опробывая на прочность. Помедлил. А потом стукнул тем же пальцем себя по лбу.
– Похоже, мы оба спятили!
За толстенным и совершенно прозрачным металлостеклом, в каких-нибудь тридцати-сорока метрах от них висела прямо посреди мрака человеческая фигурка – скрюченная, с неестественно вывернутой рукой, в которой был зажат длинный поблескивающий предмет.
– Я не знаю, на хрена нас тут держат! – сорвался Второй.
– Ну ладно, мы могли прошляпить, но локаторы?! – отозвался Первый. – Ты же спец, тебе незачем объяснять – они прощупывают Пространство чуть не парсек во все стороны. Нет, это бред!
И он потер экран рукавом, так, словно пытался стереть нарисованную на металлостекле каким-то шалуном скрюченную фигурку.
– Оставь! Это правда!
Человек по ту сторону «борта» был в скафандре одной из последних моделей. Но скафандр этот был изрядно ободрал, исцарапан, вытерт. Создавалось впечатление, что его вместе с самим человеком кто-то основательно потрепал, потаскал, попинал, а потом и изжевал.
Рука-манипулятор тянулась к человеку. Тянулась медленно, расчетливо, управляемая электронным мозгом станции. Хоть и мала была надежда, а все-таки – вдруг человек еще жив?!
– Пора нас списывать! – сказал Первый.
Второй ему не ответил. Он смотрел, как рука пластиконовой захваткой нежно и осмотрительно обворачивает человека, как она сжимается, как втягивается в приемный отсек станции.
– Если он жив, с него причитается! – сказал вдруг ни с того, ни с сего Второй.
А Первый уже облачался в непроницаемый комбинезон внутреннего использования. Он понял, это то самое происшествие, о котором можно будет рассказывать всю жизнь, всю оставшуюся жизнь, и слушатели будут сидеть с разинутыми ртами, будут ловить каждое слово. Второй это тоже понял. Через несколько минут они были готовы.
– Карантин не требуется, – доложил мозг, – объект септичен в установленных пределах, внеземной инфекции не обнаружено. Внутренний доступ открыт.